Никита Симонян: «Невозможно передать, как тогда Армения откликнулась на нашу победу. Поэтому, я, конечно, всему нашему народу просто благодарен и преклоняюсь»
Славной юбилейной датой – 50-летием «золотого дубля» нашей звездной команды ознаменован весь этот год. В октябре 1973 года ереванский «Арарат» завоевал как Кубок СССР, так и так и золотые медали чемпионата страны.. Ликовали не только футбольные фанаты, но и весь народ испытывал гордость за свою команду, подарившую им поистине счастливые переживания и пиковые всплески эмоций.
«НВ» по праву вспоминает и чествует легендарных игроков «Арарата -73». А в их достойном ряду — защитник Александр Коваленко и форвард Эдуард Маркаров, «золотой левша» Левон Иштоян и «самый армянский» украинец Сергей Бондаренко, прославленный полузащитник Аркадий Андриасян и крайний нападающий Николай Казарян, достойный из достойнейших – капитан Оганес Заназанян и верный страж «араратовских» ворот Алеша Абрамян… Достойны славного упоминания буквально все!
Разумеется, успехи футбольного «Арарата» той пиковой поры связаны в первую очередь с тренерами и наставниками команды, которые на протяжении последних лет вели команду к триумфу — Артем Фальян, Александр Пономарев, Николай Глебов и… конечно же — Никита Павлович Симонян (при рождении — Мкртич Погосович Симонян). Кстати, в тот победный октябрь он отметил также и свой особый дубль — в 1958 году, выступая в составе «Спартака», нападающий Симонян уже выигрывал золото и хрусталь, а теперь же получил все это «вдвойне».
Недавно вновь переиздана книга Никиты Симоняна «Футбол – только ли игра?», фрагменты из которой публикуются ниже.
Из досье “НВ”.
Он четырежды чемпион СССР, трижды обладатель Кубка, чемпион Олимпийских игр 1956 года. Восемь раз был в списках лучших футболистов СССР. Несколько раз становился лучшим бомбардиром чемпионатов страны. Тренировал московский «Спартак», «Арарат», «Черноморец» и сборную СССР. Занимал и занимает ответственные посты в ФФ СССР и РФ. Медалей и орденов у него не на один пиджак. Дорог Никите Павловичу и армянский Орден Почета. «Знаете, я стопроцентный армянин,- сказал он на церемонии награждения,- Мои родители, будучи армянами Ардвина, в своё время бежали от геноцида. Мой отец был большим патриотом. Для меня было большой честью в 1973 году возглавлять «Арарат». Невозможно передать, как тогда Армения откликнулась на нашу победу. Поэтому я, конечно, всему нашему народу просто благодарен и преклоняюсь».
ФУТБОЛЬНОЕ ДЕТСТВО
Когда я стал известным футболистом, играл в команде, не раз побеждавшей в чемпионатах страны, завоевывавшей кубок, мне, случалось, задавали вопрос: «Первый удар по мячу помните?» Разве это вспомнишь, если футбол для всех моих сверстников был естественным, как дыхание. Сколько себя помню, столько играю. Вот где начал, сказать можно. В Сухуми, куда моя семья переехала из Армавира.
Мне тогда исполнилось четыре года. И, наверное, как только меня одного выпустили за ворота, я оказался на перекрестке Могилевской и улицы Кирова, где обычно мальчишки гоняли мяч. Может, сначала я лишь бегал за мячом, улетевшим далеко от пятачка, где разыгрывались баталии, и почитал за счастье один раз пнуть его ногой, а потом незаметно пристроился к играющим.
Мальчишкой я был спокойным, довольно застенчивым (надо сказать, что эта черта, считающаяся возрастной, очень долго мешала мне в жизни), но, быстро поняв главный смысл игры – забить мяч, неистово рвался вперед, к воротам. Может быть, уже тогда родился во мне форвард? Не знаю.
Мы играли на мостовой рядом с домом – благо машин до войны было мало, разве что прогремит изредка какая-нибудь полуторка, – на площадке у школы и на пустыре в центре города, где теперь разбит сквер и стоит здание Совета Министров Абхазии.
Наши команды, а они, понятно, перемешивались, перетасовывались, были многонациональными – русские, абхазцы, армяне, украинцы, греки. У моего друга Павла Сичинавы мама была армянка, а отец – мингрел. Языком общения на улице был русский. Я и дома больше говорил по-русски, огорчая отца.
– Родной язык надо знать, – внушал он мне.
Не раз потом, особенно в ту пору, когда приехал работать в Армению, вспоминал отца, старался наверстывать упущенное, восполнять пробелы. Да, надо знать родной язык, историю родного народа – свои корни. Это знание помогает лучше понять и себя, и самых близких людей – родителей, свою семью, родной дом, его уклад. Почему он такой, а не другой.
Семья наша была небольшой по тем, довоенным, временам: отец, Погос Мкртычевич, или Павел Никитич, как звали его многие соседи, мама, Варсеник Акоповна, сестра Нина – она младше меня – и я. Но в доме еще жила бабушка, мать отца, его сестры – тетя Ермония и тетя Мерон, его племянники – мои двоюродные братья Петр, Акоп. И еще непременно гостил кто-нибудь из родни. Отец всегда в ком-то принимал участие. От него часто можно было услышать: «Надо ставить детей на ноги» – это не о своих детях, о детях родственников, близких или дальних. И помогал им всем, чем мог.
На долю отца выпало немало лишений. Родившись в Турции, пережил ужасы геноцида. В 1915 году, когда по наущению турецких властей началось массовое истребление армян, бежал в Россию. Настрадавшись, близко к сердцу принимал чужие беды, проявлял особое внимание к репатриированным: в двадцатые годы началась репатриация армян, разбросанных по разным странам, в Советский Союз. Наверное, в самой судьбе народа заложена особая крепость родственных уз, которая отличает армян. Об этом я, естественно, размышлял много позже.
По утрам нередко просыпался от постукивания молотка – это отец уже сидел за работой. Он был сапожником, вернее, чувячником. Шил чувяки, дешевую и ходовую в те времена обувь. Этим верным ремеслом кормил семью. И меня был не прочь к нему приучить. Но, видя, что я никакого интереса не проявляю к его инструментам, заготовкам, моткам дратвы, не насиловал, не неволил.
Я был одет, обут – плюшевые штаны, ботинки – и нередко имел гривенник на кино. Если афиши извещали о фильме «Вратарь», то попасть на него надо было непременно.
Сколько раз мы его смотрели? Да, наверное, столько, сколько шел. Крутили кино в летних кинотеатрах без крыш. Иногда на нас низвергались потоки дождя, но мы не обращали на дождь внимания, больше всего боялись, что сейчас кино остановят, и мы не успеем увидеть, как Кандидов возьмет страшный пенальти.
Потом, став взрослым, мастером, увидел, сколь наивен этот фильм. Мало что умеют актеры, исполняющие роли футболистов. Да и позже появлялись фильмы о футболе, где в ролях футболистов выступали актеры. Я всегда удивлялся, почему не пригласить настоящего футболиста? Хуже сыграл бы? Не знаю. Но фильм получился бы правдивее.
Но картина «Вратарь» по-прежнему дорога мне. Она из удивительного времени, она про утро нашего спорта. И с Кандидовым связаны лучшие дни детства. Мы верили, что в самом деле есть такой вратарь Антон Кандидов, который пропустил всего один мяч в жизни. А рядом рос свой «Кандидов» – Володя Маргания, который со временем будет защищать ворота тбилисского «Динамо».
Нередко собирались во дворе у Павла Сичинавы, моего близкого друга детства. Мы играли в волейбол, пытались освоить баскетбол. В баскетбол здорово играл Шурка Седов. Его даже приглашали потом в тбилисское «Динамо» и другие команды мастеров, а он так и остался в родном Сухуми и сейчас преподает в школе.
Но больше всего мы все-таки любили гонять мяч. Отрабатывали обводку, удары. Гвалт, крик стояли непереносимые. Сегодня вряд ли кто из взрослых выдержал бы такое. Постарались бы нарушителей спокойствия урезонить. А родители и соседи Павла терпели. Иногда, правда, закрывали окна. Мы росли свободнее, чем нынешние ребята. Взрослые меньше нас опекали, меньше программировали нашу жизнь.
В МОСКВУ С “КРЫЛЬЯМИ СОВЕТОВ”
В конце 1945 года приехали в Сухуми футболисты московской команды мастеров «Крылья Советов». Вместе с ними были и юноши, завоевавшие в тот год звание чемпионов Москвы. Отдых у них получился, конечно, относительный. Оказавшись в городе, где зимой тепло и зелено, кто из футболистов позволит себе беспечно прохлаждаться на берегу моря, забыв о мяче? И москвичи сразу же включились в активные тренировки.
Но тренировки тренировками, а хотелось лишний раз с кем-нибудь сразиться. И тренеры «Крыльев» договорились с руководителями сухумского «Динамо» о трех товарищеских встречах. Две между юношескими командами и одна – между мужскими. Как ни странно, мы оказались сильнее. Встречи закончились со счетом 3:1 и 1:0 в нашу пользу. Все четыре мяча в ворота москвичей удалось забить мне.
Я уже говорил, мне тогда приходилось выступать и за юношей и за взрослых, поэтому вышел и на матч мужских команд. Сыграли вничью – 1:1. И тот единственный гол в ворота соперников тоже забил я. Так вот получилось… Парень я был не заносчивый, но в душе гордился удачей. А москвичей просто удивил. Не часто случается, чтобы какой-то юнец решил судьбу не одного, а сразу трех матчей, пусть товарищеских. Не ради саморекламы говорю об успехе. Именно эти голы и проложили мне дорогу в большой футбол.
В один из дней ко мне подошел футболист из «Крылышек» и сказал, что тренеры команды просили меня зайти к ним в гостиницу «Абхазия». Зачем? Я и не задумывался над этим. Приглашают – значит, нужен. Отыскал в гостинице названный номер… Вошел. У окна стоял Владимир Иванович Горохов, один из тренеров.
– А, Никита! Заходи! Знаешь, зачем тебя позвали? – Владимир Иванович пристально смотрел на меня, пряча в уголках губ улыбку. – Не знаешь? Поехали к нам, в Москву. Будешь играть за нашу команду.
Всего ожидал, но только не такого. Меня – в Москву, в команду, выступающую в первенстве страны? Может, Горохов шутит?
– Нет, нет, не шучу я, – словно угадал мои мысли тренер. – Я из тебя второго Боброва сделаю!
Я молчал. Я опешил. Из меня – «второго Боброва»? Того самого Боброва, который месяц назад блистательно выступал на стадионах Англии в составе московского «Динамо», который в последнем чемпионате страны забил двадцать четыре мяча?
Посмотрел на Владимира Ивановича – он улыбался, и я улыбнулся, пожал плечами, не зная, что ответить.
– Не тушуйся, я тебе серьезно говорю, поехали в Москву. Ну а насчет Боброва – там видно будет. Многое зависит от тебя самого.
«А он и впрямь не шутит, – подумал я. – Он и в самом деле предлагает мне перейти в „Крылья Советов“. Вот что касается Боброва, то тут он явно перегнул. Мне до Боброва как до луны». Подумал, но опять ничего не ответил.
– Что молчишь?
– А что отвечать? Без родителей ничего не решишь.
Разговор с родителями состоялся. Вместе с Гороховым пришел к нам домой и старший тренер «Крылышек» Абрам Христофорович Дангулов – доброжелательный, внимательный, интеллигентнейший человек. Мой отец неплохо разбирался в людях, и, похоже, Абрам Христофорович и Владимир Иванович произвели на него хорошее впечатление. Но он всегда, прежде чем принять решение, все основательно взвешивал и, когда тренеры высказали свое предложение, задумался. С одной стороны, вроде бы приятно, что сына приглашают в столицу, а с другой…
– Только гонять мяч? Не-ет, – отец нахмурился. – Ему учиться надо, профессию получить. А ваш футбол никуда не денется. Не отпущу!
Убеждали, убеждали – «не отпущу!».
– Да будет он учиться! В Москве столько институтов – только выбирай. От него все зависит. От него самого.
Отец посмотрел на меня. Я кивнул головой: мол, все будет хорошо. Но проходили дни, а за мной никто не приезжал. Постепенно я стал остывать, все реже вспоминал о приглашении, а если вспоминал, то уже с обидой – взбудоражили и уехали. Постепенно бы все улеглось и забылось, но…
В дверь постучали. На пороге стояла стройная симпатичная женщина:
– Симоняны здесь живут? Наконец-то нашла! Я из Москвы. За Никитой приехала.
Это была известная спортсменка, чемпионка страны по гребле Елена Николаевна Лукатина. В Сухуми она приехала в командировку, ей и поручили прихватить с собой в Москву меня. Мама быстро собрала мои нехитрые пожитки. Попрощался с родными – и в путь. Поезд шел долго. Постепенно, километр за километром, мы въезжали в настоящую зиму. Было даже немного жутко: к морозам я не привык и, еще не испытав настоящих холодов, начинал их бояться.
Больше, конечно, волновало другое – приживусь ли в Москве, приживусь ли в команде? Одно дело быть заметным форвардом в родном городе, другое… Не придется ли возвращаться восвояси? От этой мысли становилось не по себе. Юношеское самолюбие ранимо, а если еще учесть кавказское воспитание…
Я понимал, что главное место в моей жизни теперь займет футбол. Если поступлю в институт, все равно основное время будет отдано играм, тренировкам, сборам – все будет подчинено футбольному расписанию. И все-таки я выбрал футбол или футбол выбрал меня? Может, только случай распорядился моей судьбой?
Надо сказать, что случай произошел вовремя: я только что окончил школу и раздумывал, что делать дальше. Отец уже не соблазнял меня своим ремеслом: вероятно, понял – бесполезно. А вот его младший брат Ангин не переставал меня убеждать, что на свете нет ничего надежней дела, которым он занят. У него была мастерская, патент на легкие чувяки различных моделей и обувь из расслоенных автомобильных покрышек. Верх брезентовый, подошва резиновая. Обувь эту в народе окрестили «Сухум-Сочи»: так прочна, что запросто выдержит неблизкий – 170 километров – путь до Сочи.
Многие сухумские мальчишки бегали во время войны и после в таких башмаках. Летом, правда, ноги в них горели и прели, но для осени и зимы они были спасением. Даже в художественной литературе они увековечены – в них щеголяют герои Фазиля Искандера. Названы они в его рассказах несколько иначе – «Мухус-Сочи», но по всем приметам, изделие Ангина.
АРЕСТ ОТЦА
…Итак, Москва. Я сделал некоторый скачок во времени – невольно перемахнул в лето, на «Динамо», на игры чемпионата, а приехал сюда, как уже говорил, зимой, успел надрожаться на январских морозах, не раз вспоминал мягкие сухумские зимы, которые здесь вполне могли сойти за лето. Правда, особого времени для воспоминаний о доме, грусти и тоски по родным не было.
Сразу же отправился с Гороховым во Дворец «Крылья Советов», где меня представили команде. Со многими встретился как со старыми знакомыми – они же приезжали в Сухуми. А вот маленького, пожилого, по моим тогдашним понятиям, человека с мальчишеской челкой видел впервые. Когда мне назвали его имя – Петр Тимофеевич Дементьев, – оробел: знаменитый Пека!
Начались тренировки. С первых дней ощутил всю тяжесть спортивной дисциплины. Это тебе не сухумские занятия, где все делалось в охотку: устал – отдохни. Можешь опоздать на тренировку, можешь вообще не явиться. Там я и чувствовал себя по-другому, пользовался авторитетом. А здесь кто я? Мальчишка, новичок. Хорошо, что отношения в команде были доброжелательными. Даже сам Петр Тимофеевич, человек в общем-то нелюдимый, подойдет, посмотрит, скажет скороговоркой:
– У тебя все есть… Способности есть. Учиться надо. Учиться… Делай вот так…
В апреле начинался чемпионат страны, и все гадали, где и с кем придется помериться силами в первом матче. Наконец сообщили, что первая игра нам предстоит с командой «Динамо» (Минск) в Сухуми. Я, естественно, обрадовался возможности встретиться с родными, с друзьями и в то же время заволновался: как проведу этот матч, как буду выглядеть на поле – соберутся болельщики, которые меня знают, – не потеряюсь ли среди мастеров? В Сухуми не было отбоя от знакомых, все расспрашивали, как думаем сыграть, на что рассчитываем.
В день игры в гостиницу пришел сильно озабоченный двоюродный брат Иван, отвел меня в сторону и сообщил, что в нашем доме был обыск. Что искали, неизвестно. Не обнаружив ничего предосудительного, все же арестовали и увели отца.
Новость ошарашила – что делать? Вскоре появился мой бывший партнер по сухумскому «Динамо» (он работал в МВД Абхазии) и по секрету сообщил мне, что обыск и арест отца затеяны с единственной целью – заставить меня перейти в тбилисское «Динамо». Предупредил, что после игры и меня должны задержать, чтобы отправить в Тбилиси.
Я сразу же рассказал об этом руководству команды. От дикости случившегося не мог прийти в себя, настроение было прескверным. А надо выходить на поле, играть…
В раздевалке ко мне подошел капитан «Крылышек» Владимир Егоров, ставший впоследствии известным хоккейным специалистом:
– Не волнуйся, Никита. В обиду не дадим, забрать тебя не позволим. И играй, как ты умеешь.
Первый матч первенства СССР мы выиграли, и надо было такому случиться: единственный гол забил я. Хотя во время игры получил травму, с поля не ушел.
Ребята окружили меня плотным кольцом, надеясь таким образом помешать беззаконию, проводили до гостиницы. Все решили, что мы с Абрамом Христофоровичем Дангуловым немедленно, не дожидаясь всей команды, должны выехать в Сочи. Я волновался за отца, но меня убедили, что мое присутствие в Сухуми лишь осложнит все дело. Я уеду, и его выпустят: нет же никаких оснований, чтобы держать под арестом.
Отца освободили через два дня. От него требовали: уговори своего сына перейти в тбилисское «Динамо». В отце всегда было сильно чувство достоинства, и тут, возмутившись несправедливостью, он твердо ответил:
– Мой сын будет играть за ту команду, которую выберет сам. А я готов сидеть у вас сколько угодно, за мной вины нет.
ЗАХОЧЕШЬ — БУДЕШЬ СИМОНИШВИЛИ
Осенью после окончания чемпионата я приехал домой на отдых. Прошло несколько дней, в дом явился незнакомый человек и сказал, что меня просит зайти министр МВД Абхазии. Я отправился в министерство.
Министр предложил присесть и завел разговор издалека: почему я, воспитанник грузинского футбола, оказался в Москве? «В общем, – подытожил он длинную преамбулу, – у руководства Грузии есть мнение, что ты должен играть за команду республики, и тебе необходимо поехать в Тбилиси, чтобы переговорить обо всем на месте». Я понял, что министру дано указание препроводить меня в столицу Грузии.
Вышел подавленный. Все это никак не укладывалось в голове – и внимание к моей персоне, и вмешательство в футбольные дела на столь высоком уровне. Встревожен был больше, чем весной: тогда все обошлось, обойдется ли сейчас? Этот случай накладывался на другие, о которых рассказывали родители: арестовывали, высылали за пределы республики людей безо всяких на то оснований. Дома стали уговаривать поехать в Тбилиси – вдруг будет хуже, если откажусь?
На вокзале меня встретил Борис Пайчадзе, бывший уже в ту пору знаменитым футболистом, сказал, что нас ждут. Я не поинтересовался, где ждут, решив, что встречусь с руководителями тбилисского «Динамо».
Борис Соломонович провел меня в солидный кабинет, где в кресле за столом сидел тучный человек в штатском. Потом уже выяснил, что хозяин кабинета – руководящий работник Министерства внутренних дел республики.
– Слушай, – начал он без предисловий, – зачем тебе жить в Москве? Ты – армянин. Грузины и армяне – братья, а русские нас турками называют.
Я ответил, что в команде ко мне все прекрасно относятся. И что, прожив год в Москве, не почувствовал неуважения ни к себе, ни к армянам или грузинам вообще. Не ощущаю разницы между собой и своими русскими товарищами.
Но мой собеседник не унимался:
– Мы, кавказцы, должны держаться вместе!
Видя, что атака ведется не на шутку, я стал придумывать разные предлоги, чтобы поскорее оставить этот кабинет и вырваться из Тбилиси. Сказал, что прежде мне необходимо съездить в Москву, объясниться с руководителями команды, взять документы.
– Ничего не надо! Сделаем тебе новый паспорт! Захочешь – будешь Симонишвили.
– Я хочу остаться Симоняном.
– Ладно, ладно, это шутка, – развеселился хозяин кабинета.
Договорились в конце концов, что я съезжу только в Сухуми и вернусь через несколько дней в Тбилиси. Борис Пайчадзе проводил меня на вокзал. Всю ночь в поезде я не сомкнул глаз. Надо было делать выбор, принимать решение. А я очень волновался за родителей. После весеннего обыска, ареста отца ощутил беззащитность людей перед беззаконием, дурной начальственной волей. Вдруг придется ни за что страдать матери и отцу? В то же время отметал это, успокаивал себя: должна же где-то быть справедливость, и в Москве ее, наверное, можно найти…
Родителям все рассказал – и о том, что произошло, и о своих сомнениях. В который раз был благодарен им, что они меня поняли: «Нельзя, сынок, подвести людей, которые тебя пригласили раньше и так тепло приняли. А с нами, может, все и обойдется». Купил билет на первый проходящий поезд, залез на третью полку и до Москвы почти не спускался вниз…
Недавно я рассказывал эту историю в Тбилиси своим грузинским друзьям и спросил: если напишу о ней в книге, все ли поймут меня правильно, не сочтет ли это кто-то оскорблением национальных чувств?
– При чем тут национальные чувства, народ? Время было такое…
Да, сложное, противоречивое время. Мне, можно сказать, повезло: уняли свои амбиции футбольные меценаты, меня и родителей оставили в покое. Но как трагично прошлось по многим судьбам беззаконие культа, самоуправство приспешников Берия! Вспоминая, всякий раз думаешь, как хорошо, что хватило у нас сил все это преодолеть.
ПОМНЮ, КОГДА ТРЕНИРОВАЛ «АРАРАТ»
Помню, когда тренировал «Арарат», дежурная по санаторию «Армения», где мы жили, видя, как проводит все дни команда, сказала: «Если бы у меня был сын, я бы никогда не разрешила ему стать футболистом».
Жара, дождь, снег, слякоть – работа не останавливается, работа идет. По сравнению с тем временем, когда я играл сам, увеличились нагрузки, повысилась интенсивность занятий.
Перед каждой календарной игрой – карантин: за два дня футболисты уезжают на базу. И после игры команда возвращается сюда же на восстановление. Только наутро, после сауны, массажа их отпускают домой. Если интервал между играми короткий, то зачастую вечером этого же дня надо снова возвращаться на базу. И так в течение всего сезона…
В Ереване на тренировки «Арарата» часто приходил кинорежиссер Эдмонд Кеосаян. Он бывал у нас на базе, жил с командой. Присутствовал на всех установках, на разборах игр. Ему хотелось понять жизнь в спорте. Сидел на тренерской скамье во время матчей. Ощутил, как напряжены запасные игроки и тренеры.
Помню, подходит к концу встреча с донецким «Шахтером», остаются считанные минуты, мы ведем 3:0, а мой помощник Оник Абрамян, обхватив голову руками, причитает: «Ара, ребяты, забейте еще хоть один мяч, чтобы мы спокойно сидели! Ара, ребяты…»
Это потом мы подшучивали над ним, а в тот момент никто и бровью не повел. Все готовы были повторять за Оником: «Ара, ребяты…» За несколько минут на футбольном поле что угодно может произойти.
И Кеосаян, сидевший рядом, видно, зарядился нашими нервными токами. Когда на последних секундах матча в прорыв по левому флангу бросился Николай Казарян и помчался под рев трибун, уважаемый кинорежиссер вдруг вскочил, перемахнул через лежащие перед скамейкой трубы, на которые сматывали полиэтиленовое покрытие, подбежал к самой кромке поля и рванул вслед за Казаряном – настолько был захвачен игрой. Раздался финальный свисток, и мы покатились со смеху, увидев, как возвращается смущенный Эдмонд.
Уверен, Кеосаян мог бы снять хороший спортивный фильм. Но когда заговорили с ним об этом, услышал:
– Тебе только так кажется. Да, я кое-что увидел изнутри. Ты скорректировал многие мои прежние оценки. Но я пока не уверен, что готов сказать о футболе что-то новое, открыть неведомые глубины. Я наблюдал команду, ту жизнь, которая скрыта от глаз и о которой не догадываются даже жены футболистов и тренеров, их матери, сыновья. Переживания такие, что о них не расскажешь дома. Но команда – очень сложный институт. За одним дном угадывается второе… Не сразу все постигнешь.
И все-таки я жду его фильм о спорте.
Мне кажется, что пока нет глубоких, психологических картин на спортивные темы. С интересом смотрел работы ленинградского кинорежиссера Виктора Садовского «Удар, еще удар», «Одиннадцать надежд». И все-таки временами ощущал какую-то недостоверность. Почему бы на роли героев не приглашать настоящих спортсменов? Это добавило бы правды. Хотя тут меня могут остановить кинематографисты: «Не нам ли виднее?»
В фильме «Одиннадцать надежд» роль тренера зарубежной команды сыграл Армен Джигарханян, страстный любитель футбола, тренер футбольной команды Театра имени В. Маяковского. Неплохо разбираясь в футболе, он не спешит с суждениями, любит расспрашивать о тонкостях тренерской работы, об игроках. Не раз приходил в раздевалку, когда я был тренером. Старался, как мне показалось, вычислить законы психологической подготовки. Думаю, со своими тренерскими обязанностями он справляется неплохо.
Мне только раз довелось увидеть команду Джигарханяна в деле, но ни одного спектакля с его участием не пропустил: он из моих любимых актеров. Потрясает его способность перевоплощаться – Хлудов, Нерон, Левенсон, Сократ. Когда смотрел спектакль «Трамвай „Желание“ по пьесе Теннесси Уильямса, то, честное слово, забыл, что роль Стенли Ковальского играет мой добрый знакомый. Видел лишь отпетого, омерзительного негодяя.
Еще до спектакля мы с женой пригласили Армена на чай. И вот отгремели аплодисменты, вспыхнул свет в зале, и моя жена, человек очень эмоциональный, растерянно спросила: «И с ним мы будем пить чай?!»
А когда появился перед нами Джигарханян, выпалила: «Ты мне противен!» На свои места все вернула обворожительная джигарханяновская улыбка: «Лучшего комплимента не слышал».
Мне кажется, чтобы по-настоящему оценить талант этого актера, надо непременно видеть его в театре. В кино у него немало случайных ролей. Случайной мне показалась и роль зарубежного тренера. Огорчило, что авторы пошли на поводу у штампа: если это тренер профессионалов, то обязательно интриган, не имеющий понятия о спортивной чести, честности. Но ведь чаще всего идет борьба честная, борьба разных футбольных концепций.
Добавить комментарий