Результаты внеочередных президентских выборов в ИРИ пока еще не дают возможности прогнозировать, как поведет себя в дальнейшем эта страна в контексте взаимоотношений с Западом, Изриалем и Азебайджаном. После выборов вопросов не убавилось, как следовало бы ожидать, а, напротив, прибавилось.

ПОБЕДА МАСУДА ПЕЗЕШКИАНА ВО МНОГОМ СТАЛА НЕОЖИДАННОСТЬЮ как для международных наблюдателей, так и для военно-политических элит Исламской Республики. Этнический тюрок Пезешкиан с заметным отрывом обошел во втором туре своего конкурента - консерватора и "ястреба" Саида Джалили, которому, как оказалось, не удалось перетянуть в свою пользу голоса избирателей, проголосовавших в первом туре за Мохаммад-агера Галибафа и Мостафу Пурмохаммади.

Кроме того, Джалали не смог расшевелить пассивную часть сограждан, которые не приняли участия ни в первом, ни во втором туре. Случившееся также свидетельствует о том, что тюркоговорящие иранцы фактически более политически активны, нежели фарсы и другие фарсоязычные сегменты иранского общества.

Ныне самая большая интрига заключается в том, как повлияет избрание "реформатора" Пезешкиана на внешнеполитические процессы вокруг ИРИ. Главным образом - на ситуацию, складывающуюся на ливано-израильской границе и в Сирии, где Иран совместно с "Хезболлой" готовится к войне с еврейским государством. Политические взгляды Пезешкиана предполагают смягчение отношений Ирана к западному сообществу, ослабление конфронтационной линии на израильском треке, плюрализм внутри страны и частичное ограничение влияния исламского традиционализма на общественную жизнь.

На первый взгляд избрание Пезешкиана кажется большим подарком американо-израильскому и азербайджано-турецкому тандемам. Последний к тому же не может быть не воодушевлен тем фактом, что новый президент кичится тюркским происхождением и, по слухам, даже запретил своим детям в повседневной жизни использовать язык фарси.

Однако даже при наличии этих, возможно, значимых нюансов едва ли стоит ожидать, что Пезешкиан в состоянии ввести сколь-нибудь существенные изменения в основополагающие элементы нынешней иранской доктрины, если этого не захотят другие ветви политической власти. Ведь Иран - это прежде всего система, причем очень гибкая, со встроенным в нее сложным, но эффективным механизмом сдержек и противовесов.

ВО-ПЕРВЫХ, У ПЕЗЕШКИАНА ОЧЕНЬ МАЛО ВРЕМЕНИ НА ТО, чтобы успеть в преддверии нового взрыва на Ближнем Востоке сколотить верную себе команду и пролоббировать в среде военно-политических элит свое видение разрешения ближневосточного кризиса. Если этому будет противиться верховный духовный совет аятолл во главе с Рахбаром и КСИР, то шансы на положительный результат у "реформаторов" будут нулевые.

Во-вторых, согласно западным аналитикам, сам Пезешкиан вряд ли решится на попытки самостоятельной смены внешнеполитического курса страны и ограничение поддержки "Хезболлы" и других антиизраильских шиитских сил в регионе, поскольку считает аятоллу Али Хаменеи, поддерживающего иранских "ястребов", непререкаемым авторитетом. Возможно, со стороны нового президента стоит ожидать попыток убедить Рахбара в необходимости смягчить внешнеполитическую жесткую политику Тегерана, но не более того.

Иной методики действий и степени самостоятельности КСИР просто не потерпит. Верхушка Корпуса стражей Исламской революции, кстати, состоящая почти целиком из этнических персов, имеет более чем крепкие позиции в раскладах иранской власти и является главной опорой духовников. И пока что именно она определяет внешнеполитический курс на конфронтацию с израильско-западным лагерем. Поэтому президент, номинально являющийся вторым официальным лицом в Исламской Республике, на самом деле будет достаточно ограничен в возможностях повлиять на иранскую реал-политик.

Вместе с тем нельзя исключать и версию о том, что иранские "ястребы" сами способствовали выдвижению Пезешкиана на первые позиции в государстве с целью решить две существенные задачи. Прежде всего показать Западу, что Тегеран осознает катастрофические последствия ближневосточного кризиса и посредством "президента–реформатора" пытается найти с США и его союзниками каналы диалога, способствующего необходимой обеим сторонам разрядке напряженности.

Кроме того, вывод этнического тюрка Пезешкиана на серьезные позиции в государственной системе может содействовать "выпуску паров" в тюркоязычном сегменте иранского общества, имеющем претензии к центральной власти по поводу ущемляемых прав и своего непропорционально слабого участия в политической жизни страны.

ТАКИМ ОБРАЗОМ, ИЗБРАНИЕ ТЮРКОЯЗЫЧНОГО "РЕФОРМАТОРА" президентом, по крайней мере на данном этапе, едва ли повлияет на фундаментальные принципы иранской внешней политики. Это касается и отношений Тегерана с Ереваном, что на днях подтвердил посол в Армении Мехди Собхани, особо подчеркнув, что результаты президентских выборов в ИРИ никак не повлияют на дружественные отношения двух стран.

В любом случае фигура президента подконтрольна главным разработчикам политического курса Тегерана. В этом контексте перспектива избрания  следующего верховного духовного лидера для Ирана куда важнее президентских выборов. Следует особо отметить, что большое политическое влияние трагически погибшего в авиакатастрофе президента Раиси было обусловлено не столько должностью, сколько тем фактом, что именно его кандидатура рассматривалась как наиболее оптимальная для занятия в будущем места верховного аятоллы.

Теперь же Раиси погиб, а Рахбар, по слухам, переходит порог старческой немощи. Проблема преемственности верховной власти стучит в иранские двери, однако с преемником пока ничего не ясно. Именно с этим связана главная иранская интрига, а вовсе не с итогами президентских выборов.

Богдан АТАНЕСЯН